Эйдзи Ёсикава

Десять меченосцев

Книга шестая. СОЛНЦЕ И ЛУНА

Барабанные палочки

Люди, как муравьи, нескончаемой вереницей тянулись вверх по горной дороге, теряющейся в облаках. Там, над покровом облаков, их встречал храм Мицуминэ, залитый ярким солнцем. Три вершины - Кумотори, Сираива и Мёхогатакэ - господствуют над тремя восточными провинциями. Синтоистские святилища перемежались с буддийскими храмами, пагодами, воротами. К храму плотными рядами примыкали лавки, чайные и харчевни, дома храмовых служб и жилища семидесяти крестьян, приписанных к Мицуминэ.
- Уже бьют в большие барабаны, - заторопился Иори, доедая рис и бобы.
Мусаси неторопливо продолжал ужин.
- Музыка заиграла! Пора! - вскочил Иори, отбросив в сторону палочки.
- Я вчера наслушался. Иди один.
- Вчера исполнили всего два танца. Не хотите посмотреть?
- Только без спешки.
Мусаси не съел еще и половины ужина. Иори поневоле угомонился.
- Ну что, пойдем? - молвил наконец Мусаси.
Иори стрелой бросился к выходу и приготовил соломенные сандалии для учителя.
Перед главными воротами храма горели два огромных костра. Каждая постройка в Мицуминэ освещалась факелами, было светло, как днем. Толпы людей, не замечая холода ночи, валили к главному помосту, где исполнялись священные танцы. Звуки флейт и барабанов разносились далеко по округе в чистом горном воздухе. Помост был пуст.
Иори потерял Мусаси в толпе, но, потолкавшись, нашел его около дощечек с именами людей, пожертвовавших на храм. Одна дощечка, выделявшаяся среди остальных размером, гласила: "Дайдзо из Нараи, деревня Сибаура, провинция Мусаси".
Грохот барабанов нарастал.
- Начинают! - завопил Иори. - Учитель, что вы здесь рассматриваете?
- Беги к помосту. Я вспомнил кое о чем. Я потом к тебе приду, - задумчиво ответил Мусаси.
Мусаси отыскал приемную храма, где его встретил старый монах.
- Я хотел бы узнать об одном из пожертвователей, - сказал Мусаси.
- Вам следует обратиться в резиденцию настоятеля буддийского храма. В нашем ведении только синтоистский храм. Я провожу вас.
Мицуминэ считался синтоистским храмом, но во главе его стоял буддийский священнослужитель.
Мусаси провели во внутренние покои настоятеля. Подали чай и вкусные сладости, потом молодой служка принес сакэ. Вскоре появился настоятель.
- Добро пожаловать на нашу гору! - приветствовал он гостя. - Простите за наше скромное деревенское угощение.
Мусаси не понимал причину столь любезного приема.
- Позвольте справиться об одном человеке, пожертвовавшем на храм, - пояснил он.
- В чем дело? Дознание? - резко спросил настоятель, полноватый человек лет пятидесяти.
Мусаси расспросил, когда и с кем Дайдзо посещал храм. От каждого вопроса настроение настоятеля заметно портилось. Наконец он произнес с выражением полного разочарования:
- Так вы пришли не для того, чтобы внести пожертвование на храм?
- Я хочу узнать про Дайдзо.
- Могли бы спросить у ворот, - недовольно произнес настоятель. - Если я не ошибаюсь, вы простой ронин. Мы не сообщаем о наших вкладчиках всем любопытным. Обратитесь в приемную.
Из книги пожертвований Мусаси узнал лишь то, что Дайдзо неоднократно бывал в храме.
Вернувшись к помосту, Мусаси не нашел Иори, но стоило ему взглянуть вверх, и он увидел бы мальчика у себя над головой. Глядя на сцену, Мусаси вспомнил ночные действа в храме Санумо в Миямото, белеющее в толпе лицо Оцу, вечно жующего что-то Матахати, важно вышагивающего дядюшку Гона.
Он представил образ матери, которая пришла искать Такэдзо, допоздна задержавшегося на представлении.
Музыканты, одетые в необычные костюмы, имитирующие старинные облачения императорских стражей, сверкали парчой в свете факелов. Приглушенно гудел барабан, пели флейты, ритмично и сухо постукивали деревянные ударные. Играли вступление. Появился мастер танца в древней маске, лак которой облупился на щеках и подбородке. Он медленно двигался по сцене, исполняя речитативом песню Камиасоби, сопровождавшую танец богов.

Ритм барабанов убыстрялся, к нему присоединились другие инструменты. Вскоре пение и танец слились в гармонии.

Некоторые стихи Мусаси знал, он сам пел их в маске на представлениях в храме Санумо.

Мусаси пронзила мысль: вот оно! Вот оно, озарение! Две палочки в руках барабанщика - это два меча, пара мечей у одного фехтовальщика.
- Два меча! - воскликнул Мусаси.
- Вот вы где! - отозвался с дерева Иори.
Мусаси завороженно смотрел на руки барабанщика. Да, тот же принцип: две палочки, один звук.
Открытие казалось до смешного простым. Люди рождаются с двумя руками, почему бы ими не работать одновременно? Фехтовальщик сражается одним мечом и чаще всего одной рукой. Если действовать двумя речами, у противника с одним мечом нет надежды на победу. В бою в Итидзёдзи против школы Ёсиоки у Мусаси в обеих руках словно помимо его воли оказалось по мечу. Сейчас он понял загадку своего непроизвольного действия в ту минуту смертельной опасности.
С того памятного боя Мусаси ощущал, что одновременное владение двумя мечами больше подходит натуре человека и его природным возможностям, чем одним мечом. Привычка, обычай, которым слепо следовали на протяжении столетий, исключали фехтование двумя клинками. Обычай превращал нелепость в закон?
Две палочки, один звук. Барабанщик сознательно действовал правой и левой руками, но словно не замечал их. Мусаси переполнила ликующая радость, которую человек познает лишь в минуты озарения.
Действо на сцене продолжалось. Мастера сменили танцовщики исполнившие пять священных танцев - сначала медленный танец Ивато, затем Ара Микото-но Хоко, оживленнее запели флейты, зазвенели колокольчики.
- Насмотрелся? - спросил Мусаси мальчика.
- Нет, нет! - ответил Иори, целиком захваченный стихией танца. Ему казалось, что он вместе с исполнителями плывет по помосту.
- Не задерживайся допоздна, завтра отправимся на вершину горы, к главному святилищу.