Стражи и повозка

Забавная история

(с описанием происхождения ханива)

Лошадь была незаменимой для японского воина с самых древних времен. Об этом свидетельствуют фигуры ханива, которых в гигантских усыпальницах древних императоров и знатных людей найдено огромное множество. Некоторые фигуры изображают коней в боевом снаряжении. Существует теория, что в Японию в IV-V веках вторглись из Сибири тунгусские племена кочевников. Это занимательное предположение сделал историк Эгами Намио в тот короткий период после второй мировой войны, когда, по выражению другого историка, Иноуэ Мицусада, пьянящее чувство освобождения от гнета милитаристов и дзингоистов переполняло всю нацию. Однако эта концепция не нашла большого числа сторонников.
Однако в Японии не было того, о чем в первую очередь подумает любой, рисующий в своем воображении образы древнегреческих персонажей, таких как Ахилл или Гектор, или кого-либо из более реальных героев Древнего Китая - воинов, основателей нации и государства. Речь идет о колеснице. Вот почему трое из "четверых стражей" Минамото-но Райко оказались в такой неподобающей воину растерянности, о чем говорится в следующем эпизоде из "Кондзяку моногатари сю" (т. 25, разд. 21).
События разворачиваются на следующий день после праздника Камо в четвертом месяце, когда жрица святынь Камо в сопровождении императорского посланника возвращается в свое обиталище в Мурасакино. Праздничная процессия была, пожалуй, самой пышной в те дни и привлекала огромные толпы людей, в том числе и знатную аристократию. Этот праздник, ныне называющийся Аои Мацури, отмечается 15 мая в Японии и сегодня и считается одним из трех главных празднеств.
История, как и приводившийся выше рассказ о Саканоуэ-но Харидзуми, свидетельствует, насколько значительным было в то время подчинение самураев аристократии. Воинов же из восточных земель считали, как трех наших героев, деревенщиной, объясняющейся на трудновоспринимаемом местном наречии.
У губернатора Сэтцу Минамото-но Райко было три великих воина: Тайра-но Хидэмити, Тайра [Урабэ]-но Суэтакэ и Саката-но Кинтоки. Все они отличались примечательной внешностью и ловкостью рук. Они были умны и мудры в замыслах и интригах. Ничто не могло опорочить их. Они совершили множество военных подвигов на востоке, и люди боялись их. Сам губернатор Сэтцу относился к ним с большим почтением и держал на особом положении.
Однажды, на следующий день после праздника Камо, трое воинов обсуждали, как бы им посмотреть на шествие.
"Все мы можем ехать в Мурасакино на лошадях, но это же будет слишком вызывающе, - согласились они. - С другой стороны, мы не можем отправиться туда пешком, пытаясь скрыть наши лица. Мы жаждем увидеть шествие, но не знаем, что делать".
"А что если взять повозку у знакомого нашего монаха? - предложил один из них. - Тогда мы сможем смотреть на представление с повозки".
"Нам запрещено ездить на повозке, - сказал другой. - Если стражники знати узнают нас, они вышвырнут нас и побьют. Они даже могут убить нас".
"А что если мы опустим занавески, как если бы мы были женщинами?" - предложил третий.
"Вот это здорово", - разом вскричали все трое.
Они сразу же взяли повозку у друга монаха, опустили шторки, облачились в таинственные, приличествующие правилам одежды цвета индиго и забрались внутрь. Они спрятали обувь и не высовывали из повозки рукава, поэтому экипаж выглядел почти таким, в каком ездят женщины.
Повозка двинулась в сторону Мурасакино. Все трое никогда прежде не ездили таким образом: их кидало и бросало во все стороны, как если бы их заперли в коробку с крышкой и трясли что есть силы. Они падали друг на друга, ударяясь головами о борта, они то оказывались щекой к щеке друг с другом, то падали на спину. В конце концов они так устали, что уселись на днище повозки. Это было невыносимо. По дороге они лишились всех сил. Подножки повозки были залиты их рвотой. В отчаянии они сбросили с себя головные уборы.
Вол оказался очень хорошим и несмотря ни на что упорно тащил повозку вперед. Несчастные воины только кричали на своем ужасном наречии: "Не так быстро, не так быстро!" Услышав это, люди, ехавшие в экипажах рядом с ними, и их слуги, шедшие позади, были весьма озадачены.
"Что за люди едут в этой женской повозке? Они же кричат как простофили с востока, разве не так? - говорили они друг другу. - Может быть, это чьи-то дочери едут посмотреть на шествие?"
Однако раздававшиеся громкие голоса, без сомнения, принадлежали мужчинам, что озадачивало их еще больше.
Наконец они добрались до Мурасакино, остановили повозку и распрягли вола. Их повозка доехала до места в числе первых, так что у них оставалось еще много времени. Но воинов, казалось, поразила морская болезнь, чувствовали они себя ужасно. Перед глазами все плыло. Они так ослабели, что тут же заснули.
Процессия прошла мимо, но они спали как убитые и пропустили ее. Они зашевелились только тогда, когда все закончилось и люди стали шуметь, запрягая в свои повозки волов. Все еще чувствуя себя больными и поняв, что они проспали процессию, воины стали злыми и сердитыми.
"Если мы отправимся на повозке обратно, то точно не выдержим, - сказали они. - Никто из нас не боится броситься на лошади в тысячную толпу врагов, это для вас обычное дело. Но полагаться на милость презренного и сопливого мальчишки, погоняющего вола и позорить себя - это уж слишком. Если мы поедем на этой повозке, то вряд ли доберемся обратно живыми. Лучше подождем немного и отправимся обратно пешком, когда никого не будет".
Решив так, они вышли из повозки, только когда все уже разъехались. Отослав повозку обратно, они надели обувь, надвинули на лоб головные уборы и, прикрывая лица веерами, возвратились в дом губернатора Сэтцу в Итидзё.
Позже Суэтакэ сказал: "Мы, несомненно, храбрые воины. Но сражаться с повозкой бессмысленно. После этого ужасного путешествия мы впредь даже не приближались к ней".

Здесь также стоит привести рассказ о происхождении ханива. Как свидетельствует фрагмент "Нихон сёки" ("История Японии"), приведенный ниже, эти глиняные фигуры, наивной красотой которых так восхищался Пикассо, появились в правление одиннадцатого императора Суйнина, когда при похоронах знатных особ их стали класть в усыпальницы, отказавшись от человеческих жертвоприношений.
Однако описания погребения вместе с покойником живых людей, встречающиеся в "Кодзики" ("Записи о деяниях древности") и "Нихон сёки", порой противоречат друг другу. В "Кодзики" говорится, что человеческие жертвоприношения вошли в практику после смерти принца Ямато Хико - того самого, чьи похороны, сопровождавшиеся погребением людей, побудили, согласно "Нихон сёки", Суйнина покончить с варварским обычаем. Согласно "Нихон сёки", Суйнин называет этот обычай "древним обрядом". Отыскать истину почти невозможно, ибо древних источников, повествующих о данном периоде, очень мало. В любом случае, если Суйнин принял такое решение, оно достойно восхищения.

Зимой двадцать восьмого года [правления Суйнина] в пятый день десятого месяца умер принц Ямато Хико, брат матери императора.
Во второй день одиннадцатого месяца принц Ямато Хико был погребен в Цукисака, Муса. Его близких слуг поставили вдоль края могилы и похоронили вместе с ним. Они не умирали несколько дней, кричали и стонали. Когда же они наконец умерли, их трупы начали гнить и разлагаться. Собаки и вороны пожирали их. Император, слыша крики и стоны, счел их невыносимыми. Он сказал своим сановникам:
"Заставлять людей следовать в смерти за господином только потому, что он любил их при жизни, - ужасно. Да, это древний обычай, но мы не должны следовать ему, если он плох. Обсудите между собой, как нам прервать этот ритуал..."
Осенью тридцать второго года, шестого числа седьмого месяца умерла принцесса Хибасу, одна из его жен. День ее похорон был отодвинут. Император сказал своим сановникам: "Я говорил, что жестоко заставлять живых людей следовать за умершим. Что нам надлежит сделать в этот раз, когда близятся похороны?"
"Погребать живых людей в усыпальнице члена императорской семьи не мудро, - сказал Номи-но Сукунэ. - Если мы поступим так, как мы расскажем о нем последующим поколениям? С вашего позволения, я придумаю что-нибудь и доложу".
Он отправил посланника и вызвал сто гончаров из провинции Идзумо. Он лично следил за тем, как они получали глину и лепили из нее людей, лошадей и прочее. Затем он принес фигуры императору и сказал: "Отныне вместо живых людей в усыпальницу будут опускаться такие глиняные фигуры. Пусть это станет законом для последующих поколений".
Император был очень доволен. Он сказал Номи-но Сукунэ: "Ваше решение полностью соответствует моим желаниям".
Так в усыпальницу принцессы Хибасу впервые были опущены глиняные фигуры... Затем вышел императорский эдикт, гласивший: "Отныне следует делать глиняные фигуры и не вредить людям".