Ко-но Мoронао

Когда самурай влюбляется

"Из-за вас я попала в беду, - говорила она с обидой, - из-за вас я оказалась в таком ужасном положении. Вы ничем не сможете помочь мне, даже если сжалитесь надо мной и будете раскаиваться в том, что сделали. Но что если предположить, будто господин Моронао - последний, кому вы служили, и послать в ответ хоть одно слово?"
Но все увещевания лишь еще больше угнетали жену Такасада. "Пожалуйста, не мучайте меня, ничего больше не говорите об этом, - говорила она в отчаянии. - Если я понравилась этому несчастному человеку, моя репутация уподобится "переменчивым волнам на берегу Такаси"¹.
Дзидзю ничего не оставалось делать, как отправиться к Моронао и все рассказать. Но Моронао лишь воспылал еще более. Он решил написать ей, в надежде, что жена Такасад смягчится, если он будет настойчиво говорить о своих чувствах. Моронао вызвал известного каллиграфа, отшельника по имени Кэнко², и приказал ему описать чувства на тонкой, ярко-красной бумаге, столь сильно пропитанной фимиамом, что, казалось, прикоснись к ней рукой, и она затеплится. С нетерпением стал он ждать ответа. Гонец вернулся и доложил: "Господин, женщина взяла ваше письмо, но даже не открыла его и бросила в саду. Я не хотел, чтобы кто-нибудь увидел это, и потому привез его обратно".
Моронао был потрясен.
"Что ж, - сказал он, - оказывается мастера кисти бесполезны. Впредь не пускайте монаха Кэнко на порог моего дома!"
Тут по каким-то делам случилось проезжать Якусидзи Дзиродзаэмону Кинъёси³. Моронао позвал его к себе и сказал с горькой усмешкой: "Эта женщина даже не удосужилась прочитать письмо, которое я послал ей. Она так возмутительно безразлична ко мне. Что бы вы предложили сделать?"
"Ни одно человеческое существо нельзя уподобить ни скале, ни дереву, - сказал Кинъёси. - Какова бы ни была эта женщина, я не могу представить, чтобы она не покорилась, если вы так жаждете ее. Почему бы не послать ей еще одно письмо и не посмотреть, что будет?"
Потом он написал письмо от имени Моронао, в котором было только стихотворение:

Гонец немедленно повез письмо. Жена Такасада очень удивилась, покраснела и какое-то время стояла молча, держа письмо в рукаве. Посланник решил, что она смягчилась, и, подворачивая рукава, спросил: "Что же вы хотите ответить?"
Но жена Такасада, перед тем, как войти в дом, сказала лишь: "Ночная рубашка, лежащая поверх одеяла".
Гонец спешно вернулся и рассказал, как было дело. Моронао выглядел довольным и раздумывал. Вскоре он вызвал Кинъёси.
"Гонец передал мне, что женщина сказала в ответ: "Ночная рубашка, лежащая поверх одеяла". Что же она хотела этим подчеркнуть: чтобы я послал ей шелковое кимоно? Если так, то я велю послать ей любую одежду. Как вы думаете, она это имела в виду?"
"Нет, господин, - сказал Кинъёси. - Она не подразумевала ничего подобного. В "Син-кокин", среди стихотворений о десяти заповедях есть такое:

Я думаю, она намекала на это, говоря тем самым, что вы просите ее о том, чего она должна избегать".
Моронао был потрясен.
"О, почтенный, - сказал он, - вы - несравненный знаток не только пути лука и стрелы, но и пути поэзии. Позвольте преподнести вам подарок".
Затем он сам вынул меч, украшенный золотом, и подарил его Кинъёси. Счастье сопутствовало не Кэнко, а Кинъёси; колесо удачи повернулось, они поменялись местами.
Получив такой ответ, Моронао время от времени вызывал Дзидзю, порой угрожая ей с перекошенным от гнева лицом, порой уговаривая ее, наклонив голову: "Я всегда считал, что в нужный момент не колеблясь отдам жизнь за своего господина. Но сейчас я теряю ее из-за какой-то женщины, и очень сожалею об этом. Когда дни мои будут сочтены, уверяю вас, я возьму вас с собой, и мы вместе пересечем гору Смерти и реку Сандзу".